В рубрику "События" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
9 декабря 2009 года состоялось торжественное со- брание, посвященное 60-летию со дня основания ведущего института нашей отрасли НИИ Радио. В ходе собрания в адрес НИИРа прозвучали поздравления от руководства Минкомсвязи, МСЭ, РАН, правительства г. Москвы, а также от многих общественных объединений, родственных организаций и предприятий. Редакция ВС попросила В. Г. Маковеева, зампредседателя редсовета ВС, коротко рассказать читателям об институте-юбиляре.
Владимир Маковеев
Заслуженный работник связи РФ
Много лет я хранил дома выцветший синеватый телеграфный бланк с чернильной надпечаткой "Служебная связи", текст на котором приглашал моего тогдашнего начальника, заведующего кафедрой телевидения МЭИС СИ. Катаева на заседание секции "Т" техсовета предприятия "почтовый ящик 2153". Резолюция шефа поручала мне, тогда заведующему лабораторией кафедры, быть на заседании и сообщить об этом СВ. Новаковскому. Слова, вынесенные в заголовок статьи, значились на бланке как обратный адрес.
Для меня, недавнего студента, это был знаковый документ - первое во взрослой жизни настоящее научное задание. С него также начались долгие "мои университеты" в непролазных дебрях служебного делопроизводства.
В канцелярии МЭИС, куда я принес завизированный Катаевым проект ответа, тамошние тетушки мне, "младенцу", ласково объяснили "на ушко", что загадочное слово "бирюза" - условный телеграфный адрес одного научного института Минсвязи, имеющего для открытой почтовой переписки условный адрес "п/я 2153", а Фортушенко - его начальник. Мне объяснили также, что в пришедшей к нам телеграмме имеется грубое нарушение правил: указаны сразу два условных адреса, и я должен сообщить об этом приглашающей стороне.
Посидев полдня на техсовете, я быстро "пограмотнел", узнав без труда в ходе горячих дискуссий, что институт этот "в миру" называется НИИ Радио, а для секретной переписки "НИИ-100". Когда же я попытался в соответствии с поручением указать своим новым знакомым на накладку в телеграмме, то надо мной вначале по-доброму посмеялись. Но потом толково объяснили, что шутить с этими условными названиями опасно даже в их относительно "либеральной фирме". Несколько дней спустя я узнал о еще одном условном названии этого института: на районной Доске почета значилось: "предприятие, где директор тов. Фортушенко".
С тех пор я так часто бывал в доме № 16 по улице Казакова (бывшая женская гимназия), что он мне стал почти родным: я ведь ходил туда на учебу. Неловко признаваться, но высотную пристройку я до сих пор как-то не воспринимаю всерьез.
Поскольку о заслугах и перспективах НИИРа будет много публикаций в других журналах, то попробую здесь рассказать о "моем" НИИРе, который я знаю и который мне близок. Любой НИИ - это, прежде всего, люди. А самые главные для меня люди - те, которые стали моими учителями, способными дать не только знания, но и научить умелым действиям. Таких было много, но только один из них был моим институтским преподавателем - Николай Владимирович Талызин. Остальных я постарался сделать своими учителями сам.
Талызин. Он считал себя немного телевизионщиком - делал дипломный проект на моей родной кафедре телевидения у моего учителя В.Ф. Самойлова, но судьба (то есть распределение) привела его в антенный отдел НИИРа к Г.З. Айзенбергу, который и привлек его к преподаванию на своей кафедре в МЭИСе. Помню, в одной комнате учебной лаборатории антенн мы защищали перед Талызиным отчеты по лабораторным работам, а рядом за стеной его сотрудники по НИИРу ползали на коленях на полу по длиннющему рулону синьки (забытой ныне копировальной бумаги), выводя громоздкие формулы для расчета конфигурации поля в новых антенных системах. Напомню для молодежи - дело это было в еще докомпьютерную эпоху!
Талызин сделал блистательную карьеру, и заслуженно: он имел редкий талант объяснять очень сложные проблемы одинаково доходчиво и для капризного высокого начальства в президиуме, и для злых тонких экспертов в зале. Ему часто везло, но довольно своеобразно: работая в науке, он всегда раздраженно критиковал решения Госплана СССР (хотя позже волею судьбы стал его председателем); став министром, он всячески старался уклониться от участия партнеров "из братских стран" в важнейших связных проектах, считая, что это реально создает больше проблем, чем решает их. Но в итоге ему пришлось практически возглавить СЭВ (Совет экономической взаимопомощи).
В 1980-е годы я работал в аппарате ЦК КПСС и курировал развитие телерадиовещания. Вокруг СССР тогда было довольно много "горячих точек", в которых мне пришлось побывать. Перед командировкой я иногда заходил к Николаю Владимировичу за напутствием и обычно слышал по-дружески заботливое: "От службы не отказываются! Но не лезь, куда не посылают!"
Фортушенко. Когда меня в 26 лет назначили начальником научно-исследовательского отдела МЭИС, который тогда можно было уподобить небольшому НИИ (около 500 человек), и когда я, ошарашенный первыми днями работы, пришел к СИ. Катаеву за советом - кого он может поставить мне в пример при моей новой работе? - то он, не задумываясь, назвал Фортушенко. Причем, проявив мало свойственную ему деловитость, тут же позвонил Александру Дмитриевичу по прямому телефону, по-дружески попросил его принять меня для знакомства и, "взяв в ученики", позволить иногда бывать у него на совещаниях. Фортушенко, побеседовав со мной с полчаса "за жизнь", сказал, что его сотрудники будут меня приглашать на некоторые совещания и советы (на все -режим секретности не позволяет!), а через полгода - поговорим снова. Школа эта была очень полезной. Хозяин кабинета, как мне казалось, иногда специально для меня акцентировал некоторые вопросы, я же старался не создавать для него проблем. Ровно через полгода приглашения прекратились, и мы встречались, раскланиваясь, только в кулуарах совещаний в Минсвязи СССР. Но в 1967 году, когда меня назначили главным инженером телецентра, Фортушенко сам позвонил вечером домой, поздравил с назначением и пригласил зайти "на чаек". В беседе он проявил детальную осведомленность о состоянии дел на стройке в "Останкино", подчеркнув, что он был первым главным инженером телецентра в Москве и "рад приветствовать в моем лице шестого по счету коллегу"!
Такое поздравление мне было очень приятно, но я был тогда немного смущен, поскольку полагал, что первым главным инженером МТЦ был другой мой учитель - СВ. Новаковский. Однако позже удалось уточнить, что в конце 1937 - в начале 1938 года А.Д. Форту-шенко короткое время занимал должность главного инженера телецентра.
Новаковский. Горжусь тем, что в 1960 году мы с Сергеем Васильевичем на кафедре телевидения МЭИС вместе ставили первую учебно-лабораторную работу по цветному телевидению: он - в порядке общественной работы, а я - в качестве дипломного проекта. Он как начальник отдела "Т" (телевидение) и лаборатории № 7 цветного телевидения НИИРа помогал советами, но, главное, подарил кафедре американский цветной телевизор "Моторола". Это был один из самых первых серийных телевизоров по системе NTSC, громоздкий консольный аппарат с круглым масочным кинескопом диаметром 53 см. Точно помню, что у него было 42 ручки управления, и половина из них, размещенные в лючке в самом низу корпуса (в 20 см от пола), "заведовали" сведением лучей. Это была довольно мучительная процедура, в описании раскованные американцы не зря советовали привлекать для этой работы людей, имеющих опыт ремонта автомобилей, - ее проще всего было выполнять, лежа на спине рядом с телевизором. До поры до времени все шло прекрасно: сделанный мною лабораторный генератор цветных полос и решетчатого поля и настроенный телевизор позволили выполнить все пункты задания, кроме одного: студенты должны были с помощью лупы убедиться, что белые и серые поля на цветном экране состоят только из цветных точек. Но точечная структура изображения не просматривалась! Мои старшие коллеги по кафедре также впервые встретились с "живым" цветным телевизором и объяснить эту "антинауку" не смогли. Уверен, что Сергей Васильевич, привлеченный мною на очередной консилиум, сразу все понял. Но на людях, щадя мое самолюбие, поддакнул мне в досужих рассуждениях "о плохой фокусировке ввиду нечеткой работы высоковольтного стабилизатора", а потом, наклонившись к моему уху, прошептал: "Сотрите пыль с экрана. Но учтите, что это непросто". Спасая свою репутацию, я в тот же вечер с помощью надежного помощника выполнил эту рекомендацию - экран кинескопа в этом телевизоре был герметично закрыт листом триплекса, и добраться до него удалось, только разобрав почти весь прибор. Сколько лет эта пыль там собиралась, не знаю, ведь ускоряющее напряжение в 30 киловольт способно притянуть пыль отовсюду, но наутро цветные триады на экране засияли по всей науке!
Мне в жизни везло на приличных людей, но более деликатного человека, чем Сергей Васильевич, я не припомню. В этом смысле он был для меня образцом. Родившееся между нами в ходе этой небольшой работы взаимное доверие впоследствии помогло нам обоим достойно "разрулить" немало весьма сложных и деликатных служебных ситуаций более высокого уровня.
Например, в 1967-70 годах, когда Новаковский был директором МНИТИ и отвечал за поставку крупных аппаратурных комплексов для Общесоюзного телецентра, я, тогда главный инженер ОТЦ, отвечал за их приемку и ввод в эксплуатацию. Проблем у нас была масса: и техника была "сыровата", да и в руководимом мною коллективе энтузиастов было больше, чем профессионалов.
Еще более сложная ситуация между нами возникла в 1971-72 годах, когда я уже был директором ВНИИТРа и пригласил из МНИТИ к себе на работу большую группу специалистов по студийной технике во главе с моим покойным ныне другом Вячеславом Андреевичем Петропавловским. Особую деликатность этому переходу придавало то обстоятельство, что сам Петропавловский и его ведущие сотрудники за несколько лет до этого перешли вместе с Новаков-ским в МНИТИ из НИИРа!
Хотя я в самых критических ситуациях старался держаться с Новаковским с предупредительностью примерного ученика, но избежать открытых конфликтов удалось только благодаря чувству меры и юмора (весьма своеобразному, кстати!), присущему уважаемому мэтру!
Кривошеее. В мои студенческие годы М.И. Кривошеее был уже знаменитостью: начальника отдела телевидения Минсвязи СССР знали все связисты. Это была пора неслыханной популярности людей, несущих телевидение в глубинку огромной страны. Наше личное знакомство состоялось более полвека назад на защите моего дипломного проекта по цветному телевидению в МЭИСе, где он был членом ГЭКа, а пять лет спустя М.И. Кривошеее был оппонентом на защите моей кандидатской диссертации. Следующий раз судьба свела нас в середине 1960 годов в составе правительственной комиссии по экспертизе проекта Общесоюзного телецентра, в которой, как водится, на сорок "генералов" (по Салтыкову-Щедрину) приходилось менее десятка "мужиков". В эту (вторую) категорию попали и мы с М.И. Кривоше-евым: ему было поручено доказать соответствие проекта мировым стандартам качества изображения, мне - высокий уровень заложенных научно-конструкторских решений. Я, видимо по молодости, проявил избыточное усердие - в кулуарах заседания комиссии меня отозвал в сторонку замминистра радиопромышленности СССР И.В. Лобов и, держа в руках мою справку, очень ласково сказал: "Хорошо пишете, только где потом работать будете?!" Обескураженный, я пошел советоваться к М.И. Кривошееву, который моментально все понял и сказал мне с "римской" прямотой: "Критиков у проекта и без нас хватает - это самый легкий путь. Вы написали это для Катаева, а нужно написать так, чтобы все правильно понял министр!" Урок этот был преподан вовремя и очень по делу!
Все знают, что телевизионные стандарты - дело дорогое, но мало кто отдает себе отчет, насколько дорогое! Утверждают, что создание и внедрение в США стандарта цветного телевидения NTSC обошлось в свое время не дешевле создания атомной бомбы, а теперешние расходы США на создание и внедрение стандарта цифрового телевидения ATSC уже превысили стоимость программы пилотируемого полета на Луну "Аполлона". Грустно, но факт -мы в России умеем тратить на аналогичные проекты усилий и денег значительно больше, чем американцы.
Только поработав рядом с Кривоше-евым в комиссиях МСЭ, я четко усвоил, что главное содержание любого нового международного документа по стандартизации телевизионного вещания заключается не в записанных в нем децибелах и мегагерцах, а в заложенном в нем новом распределении работы и денег между странами и континентами, внутри стран и экономических союзов, между трансконтинентальными монополиями и отдельными отраслями промышленности. Пример тому стандарт ATSC, в котором заложен баланс интересов американской промышленности, как телевизионной (формат 10801), так и компьютерной (формат 720р). По тем же причинам Европа "зубами" держится за свой DVB, Япония создала собственный "островной" стандарт ISDB, а огромный внутренний рынок Китая вынудил его разработать свой собственный (мультимедийный!) стандарт DTMB.
К великому сожалению, формат статьи в ВС не позволяет мне достойно поклониться всем моим учителям из НИИРа, а я насчитал их всего одиннадцать. С семью учителями у меня существенно меньший разрыв в возрасте, чем у названных выше "аксакалов", поэтому они должны смириться с меньшей почтительностью с моей стороны. Кстати, почти все они мои друзья и, надеюсь, понятия не имеют о другой своей ипостаси!
Опубликовано: Журнал "Broadcasting. Телевидение и радиовещание" #1, 2010
Посещений: 10609
Статьи по теме
Автор
| |||
В рубрику "События" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
