В рубрику "События" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
 |
К 100-летию со дня рождения Сергея Георгиевича Лапина |
Валентин Лазуткин
Президент Гуманитарного института
телевидения и радиовещания им. М.А. Литовчина
В биографической справке о С.Г. Лапине в Интернете написано: "советский партийный и государственный деятель, одна из центральных фигур эпохи застоя". Правильнее было бы сказать — одна из центральных фигур 1940—1980-х годов, ведь жизнь Сергея Георгиевича состоит из ряда больших и знаменательных этапов.
Он рано начал работать. В 1930-е годы прошел школу и закалку в районных, областных и городских газетах г. Ленинграда. Много учился. Его способность к литературному труду была замечена и развита во время учебы в Ленинградском историке-лингвистическом институте. Был направлен на учебу в Высшую партийную школу, по окончании которой в 1940 году переведен на работу в аппарат ЦК партии. В начале 1944 года, в разгар Великой Отечественной войны, назначен главным редактором политического вещания и заместителем председателя Всесоюзного радиокомитета.
В 1950 году переходит на работу в Министерство иностранных дел и сразу командируется в Германию в качестве одного из руководителей аппарата Верховного комиссара СССР. Принимает активное участие в создании Германской Демократической Республики. Впоследствии много лет возглавлял Общество дружбы с ГДР. В 1956 году получает пост посла Советского Союза в Австрии. Это был сложный период: совсем недавно был подписан государственный договор о восстановлении независимой демократической Австрии, из этой страны были выведены все войска стран-победительниц, формировался новый государственный курс неприсоединения. Работает послом 4 года, за которые послевоенная Австрия окрепла, были сформированы ее новые отношения с Советским Союзом. В 1960 году — министр иностранных дел РСФСР, заместитель министра иностранных дел СССР. В 1965 году, в самый разгар культурной революции в Китае, назначается послом СССР в КНР. Выдающийся китаист B.C. Куликов, работавший в совпосольстве в Пекине в те годы, вспоминал о после Лапине как о мудром и мужественном руководителе нашей дипломатической миссии в сложнейших условиях бойкота Посольства СССР и каждодневных провокаций хунвейбинов.
В 1967 году Сергей Георгиевич переходит на работу в ТАСС — генеральным директором. С апреля 1970 года С.Г. Лапин — председатель Гостелерадио СССР. На этом посту он проработал более 15 лет, внес большой личный вклад в развитие телевидения и радио. При нем наша страна стала одной из крупнейших мировых вещательных держав. Среднесуточный объем вещания возрос более чем в два раза, телевидение стало цветным и многопрограммным. В те годы Центральное телевидение почти ежедневно выдавало в эфир премьеру художественного телефильма или спектакля. Бурно развивались детское и спортивное вещание, передачи о народном творчестве, молодежное вещание, а программы "Время" и "Маяк" стали постоянными спутниками нашей жизни. Выросли и окрепли высокопрофессиональные музыкальные коллективы Центрального телевидения и Всесоюзного радио. Мощное развитие получило советское радиовещание на зарубежные страны. Был создан Государственный фонд телевизионных и радиопроизведений, которым сегодня активно пользуются многочисленные телерадиокомпании не только России, но и других государств.
Современники отмечают, что Сергей Георгиевич был глубоко идейным человеком, начитанным, думающим, владеющим политическим и социальным анализом, не склонным к конъюнктурным компромиссам. По работе я часто присутствовал на беседах С.Г. с руководителями западных телерадиокомпаний, известными зарубежными журналистами, дипломатами. Перед иностранцами Лапин не расшаркивался, не кокетничал, от острого разговора не уходил. При этом твердо стоял на том, что идеология может быть либо социалистической, либо буржуазной (не принимал конвергенцию), что понятие "гражданственность" и "партийность" — родственные, что литература и искусство не могут быть беспартийными, а творческая интеллигенция не имеет права отрываться от народа и переходить в абстрактную "общечеловеческую" профессионализацию, что защита интересов трудящихся определяет задачи партии и государства. Многие гости выходили из кабинета нашего председателя под большим впечатлением от собеседника — яркого и эрудированного полемиста, талантливо отстаивавшего свои убеждения.
Если ознакомиться с недавно опубликованной записью совещания по подготовке отчетного доклада ЦК КПСС XXIV съезду партии от 5 февраля 1971 года, на котором присутствовали самые близкие к генсеку Л.И. Брежневу теоретики партии, то нельзя не заметить принципиальность С.Г. Лапина при обсуждении острых программных вопросов. В Политбюро не всем это нравилось — такие "тяжеловесы", как М. Суслов и В. Гришин, относились к Лапину негативно и ревниво. В аппарате ЦК его недолюбливали и побаивались — за строптивость и непредсказуемость. Раздражал Сергей Георгиевич и начальников в Комитете партийного контроля — партийной инквизиции, откуда он не раз вытаскивал наших коллег — способных, творчески одаренных, но "оступившихся" (в основном на бытовухе!). Лапин — член ЦК — звонил Пельше: "Отдайте дело товарища N в Гостелерадио, у нас сильная партийная организация. Мы разберемся".
Страстно любил литературу, наизусть читал поэзию Серебряного века, любимые места из Гете, причем на немецком языке. После себя не оставил ни дач, ни нажитого добра — только большую библиотеку, которую собирал всю жизнь. На высоком уровне играл в шахматы. Одним из его любимых шахматных партнеров был руководитель национального телерадиовещания Кубы X. Масмартин. Сергей Георгиевич ненавидел курение и только своему другу позволял во время длительных шахматных поединков (не в рабочее время, конечно) дымить знаменитыми кубинскими сигарами. В один из своих приездов Масмартин подарил ему чучела двух крокодильчиков, на что Лапин тут же сострил: "Теперь в этом кабинете три крокодила". А еще в председательском кабинете было несколько фигурок Дон Кихота. Любил он этого литературного героя. Может быть, здесь кроется разгадка его сложного и противоречивого характера. Некоторые деятели культуры и искусства отмечают, что Сергей Георгиевич сочетал обширную эрудицию и глубокие познания в литературе и искусстве, любовь к поэзии и тонкий вкус с цензурными наклонностями, резкостью в суждениях и категоричностью в оценках. (Кое-кто даже утверждает, что ему были присущи проявления самодурства, садизма и ксенофобии.) Здесь необходимо напомнить, что политический контроль за работой Гостелерадио и давление на его председателя были постоянными и нешуточными, но, принимая непопулярные "запретительские" решения, Сергей Георгиевич не ссылался на указания сверху, а брал все на себя. В реальности не все решения он мог принимать сам. Например, очень хотел записать для истории (не для эфира!) воспоминания В.М. Молотова — своего наставника на дипломатическом поприще, но Политбюро запретило: "Не надо реанимировать политических покойников!"
Огромное внимание Сергей Георгиевич уделял работе с почтой. На письма телезрителей и радиослушателей, поступавшие на его имя, отвечал лично, отводя на это субботний день. Референт председателя, Александра Федоровна, вспоминает, что таких "диктовок" были многие сотни. Такого же внимания к письмам председатель требовал от всех сотрудников. Исключительно добросовестно относился к обязанностям депутата Верховного Совета СССР, регулярно встречался со своими избирателями, помогал людям. Профессионально работал с текстом, был прекрасным редактором. Знаю, что некоторые руководящие работники страны перед своими ответственными выступлениями приезжали к Сергею Георгиевичу "посоветоваться", а он, ворча и чертыхаясь, полностью переписывал их "домашние заготовки".
С. Г. Лапин поддерживал отношения со многими выдающимися людьми страны, но никогда не кичился этим. Помню, как на коллегии он приструнил одного из главных редакторов, который любил похвастаться визитами к нему известных деятелей культуры: "Хорошо бы понять, что не к вам они ходят, а на телевидение. Люди они занятые, да и чаю попить им есть с кем. Вы бы лучше учились у этих людей культуре личного поведения, в жизни пригодится".
В должности председателя Гостелерадио СССР побывало восемь человек, но ни один из них не уходил "по собственному желанию", как правило, снимали (на другую работу перешел только М.Ф. Ненашев, руководивший Гостелерадио, к сожалению, очень недолго). Сергей Георгиевич, проработав 15 лет (при Брежневе, Андропове, Черненко), в мае 1985 года, то есть в самом начале перестройки, которую не принял ни сердцем, ни разумом, подал заявление об уходе на пенсию. Только в декабре оно было удовлетворено. На предновогодней коллегии Госкомитета С.Г. Лапин очень скромно и достойно попрощался с коллективом. Запомнились его слова: "Наше поколение уходит, вслед нам, конечно, будут бросать камни, так уж заведено. Но мы честно служили своему времени. Желаю вам, ребята, так же честно послужить вашему времени". Он покинул зал под бурные аплодисменты с огромным букетом цветов. Утром того же дня, до коллегии, он принимал чилийских коммунистов — Володю (не путать с Владимиром) Тейтельбойма, члена Политбюро, и двух молчаливых усачей. Володя, обращаясь к Лапину по-партийному, на "ты", горячо поблагодарил его за огромную помощь чилийским демократам в борьбе с карательным режимом Пиночета (председатель лично курировал многолетнюю работу специальной радиостанции "Слушай нас, Чили!") и вручил шахматы — неказистые, вручную вырезанные из камня специально для него узниками пиночетовского концлагеря на Огненной Земле.
Сергея Георгиевича Лапина не стало 7 октября 1990 года, через пять лет после ухода из Гостелерадио, но провожали его со всеми почестями, положенными министру. Гражданская панихида проходила в знаменитой Первой концертной студии, мне довелось вести ее. Проститься пришло огромное число людей, среди которых были и многие мастера искусств. Никогда не забуду слов, сказанных у гроба великим артистом Иваном Семеновичем Козловским: "Я в глубоко преклонном возрасте, из дома почти не выхожу, но сюда не мог не прийти. Хочу низко поклониться и сказать спасибо своему другу и очень большому человеку, который так много сделал для нашей культуры и просвещения народа. Пройдут годы, и его значение для нашей страны будет оценено по достоинству".
В некрологе, опубликованном в газете "Советская культура", говорилось: "Он жил интересами дела, им неукоснительно подчинял все свои слова и поступки, свои симпатии и антипатии, которые не хотел скрывать. Соглашаясь с ним или же споря, любой из нас не мог не чувствовать цельность его характера, твердость его убеждений, подкрепленных не общими рассуждениями, а его собственными продуманными аргументами, огромным личным опытом, наконец, богатейшей эрудицией. Вот почему он вызывал уважение и у тех, кто не принимал его взглядов. Сергей Георгиевич занимал высокий пост председателя Гостелерадио в трудное и неблагодарное время. И хотя многие идеологические и политические клише, ЦУ, инструкции, которым он следовал, ныне по справедливости забыты, остались непреходящие эстетические ценности, которые он хотел и сумел донести до телезрителей и радиослушателей".
Не просто было напечатать такие слова в газете ЦК КПСС на пятом году перестройки, но, к счастью, во всякие времена есть порядочные люди...
Владимир Маковеев
Заслуженный работник связи РФ
Отечественное радиовещание началось в 1924 году, отечественное телевидение как СМИ — в 1934 году, когда был назначен первый редактор программ телевидения. В советское время наше ведомство в среднем раз в четыре года подвергалось коренной реорганизации со сменой руководства. "Эпоха Лапина" здесь — замечательное исключение. За эти 15 лет свершилось многое: телевидение стало цветным, многопрограммным, многозональным и через спутники связи дошло до самых дальних уголков огромной страны. Во время Олимпиады-80 впервые велись трансляции на все континенты, то есть была реализована сеть "Мировидение".
У Лапина были все возможности стать главным героем, локомотивом этих звонких проектов, но он не "оскоромился". Он также сумел не стать ни в чем тормозом прогресса в своей отрасли. Только теперь, на расстоянии стал ясен его редкий дар большого руководителя — тонко чувствовать пути прогресса, не мешать естественному развитию событий и сдерживать ретивых консерваторов аппарата Госкомитета.
Те же принципы (только дело, ничего больше!), как я убедился, он исповедовал и применительно к отдельным, малоизвестным ему специалистам. В ходе подготовки этой статьи я перебрал в памяти все наши с ним деловые контакты за 15 лет, в том числе и весьма обидные для меня, но нигде с его стороны не чувствовалось ни корысти, ни гонора, более того, сквозило явное желание "не помешать!".
Вначале у этой статьи было условное название типа "Встречи с Лапиным", но потом мне стало ясно, что это будет не совсем корректно. Ведь он был много лет моим начальником, и встречался я с ним "накоротке" частенько.
Теперешнее название этой статьи также не совсем точное — бывали ведь в разное время всякие ситуации, но я в те времена четко знал, что в рамках моей служебной деятельности Лапин скорее всего не только мне не помешает, но и другим не позволит помешать. Иногда он даже помогал, но об этом — позже.
В конце февраля 1970 года Лапин (тогда еще гендиректор ТАСС) приехал на Общесоюзный телецентр им. 50-летия Октября (ОТЦ) на экскурсию. Сопровождал его тогдашний зампред по строительству и технике Леонид Семенович Максаков, который прихватил на всякий случай и меня, тогда главного инженера телецентра. Я шел за ними в двух-трех шагах. Вначале Лапин был весел и благодушен, даже приговаривая изредка: "Хорошо, хорошо, даже не завидно!" Но Максаков увлекся и слегка "уморил" гостя — им тогда было примерно лет по 60. В конце пути, когда они с явным облегчением уселись в концертной студии, Лапин, вытирая лоб платком, вдруг спросил Максакова: "А вы уверены, Леонид Семенович, что здесь правильно потрачены народные денежки?" Надеявшийся на привычные комплименты Максаков от неожиданности потерял дар речи, я тоже.
До машины мы проводили Лапина молча, простился он также молча — кивком! Я не сразу сообразил, почему так сильно расстроен Максаков. Вряд ли он тогда уже знал цель визита достоверно, но догадывался наверняка — инстинкт у него был могучий! Он произнес только туманную фразу: "Над Останкино меняется погода!". 17 апреля С.Г. Лапин был назначен председателем Госкомитета по радиовещанию и телевидению при Совмине СССР.
В августе 1970 года меня во время отпуска, не спрашивая согласия, перевели директором ВНИИТРа, который еще за месяц до этого назывался ВНИИРТом (Радиокомитет СССР был тоже переименован в Гостелерадио СССР и приобрел полный ранг союзного министерства, а телевидение впервые стало важнее радиовещания!).
Я был, конечно же, расстроен: небольшой скромный институт (800 человек вместе с опытным производством) вместо огромного и знаменитого телецентра. Но "искать правду" было бессмысленно — Лапин в те времена был всесилен, а все его замы выведены за штат и с тревогой ждали переназначения.
Подиректорствовав год, я, как говорится, на собственной шкуре познал все "привилегии" первого лица: от бесправия, беспомощности и мелочной опеки со всех сторон (союзной и городской, партийной и ведомственной, советской и профсоюзной и т.д.) хотелось убежать на все четыре стороны. Однако в советские времена у человека, "попавшего в номенклатуру", такой возможности практически не было. Хочу напомнить людям моего поколения популярный анекдот тех лет — о съемках первого советского фильма ужасов под названием: "Исключенный из партии".
Но в то время у меня как директора предприятия была масса более актуальных проблем, связанных с отношением немолодого коллектива, парткома, ведущих сотрудников к предписанной реорганизации института, принятой в народе, прямо скажем, весьма прохладно.
Ветераны института, как уже было сказано, его реорганизацией и переименованием во ВНИИТР были очень недовольны: их душу (кстати, мою тоже!) больше грело первоначальное название: "ВНИИ звукозаписи" (ВНАИЗ) — узкоспециализированные НИИ тогда уважались больше, а с этим знаменитым "брендом" (по теперешней терминологии) связаны многие славные достижения в отечественной науке и технике механической и магнитной записи сигналов.
В те времена одной из важнейших задач в радиоэлектронике считалось создание единой системы вычислительной техники (ЕС ВТ), которую наперегонки решали две группы предприятий двух разных министерств. К созданию блока памяти — накопителя на жестких дисках (в обиходе он иногда именуется винчестером) был привлечен и ВНИИТР. На сравнительных испытаниях дисков, разработанных рядом предприятий, наш оказался лучшим. Предполагалось решением Военно-промышленной комиссии Совета Министров (ВПК) поручить институту малосерийный выпуск таких дисков и передачу технологии на серийный завод. Обдумав эту новость, я понял, что выполнить поставленную ВПК задачу можно, лишь разрушив только что проведенную модернизацию института, утвержденную Госкомитетом, то есть фактически пойдя на конфликт с Лапиным.
Мой непосредственный начальник, зампред Гостелерадио Л.С. Максаков, к которому я пришел посоветоваться, сказал прямо: "Лапин решений ВПК не испугается, но сразу же поймет, что ты, брат, "крутишь", и завтра же назначит нового директора".
Я вдруг осознал, что оказался между двух огней, поскольку ссориться с ВПК было также неразумно — останешься без оборонных заказов и соответственно без денег. Как удалось в итоге добиться компромисса — разговор отдельный, но в итоговом решении ВПК нам поручалась лишь консультативная помощь.
Вернувшись из ВПК в институт, я сразу же "нарвался" на раздраженный звонок от Лапина, который уже получил и сравнил решение ВПК с его проектом, и, позвонив зампреду ВПК Л.И. Горшкову, уяснил, что я сумел отказаться от крупного и почетного оборонного ЗЭ.КЭ.ЗЭ.. Я попросил Лапина принять меня через полчаса ровно на две минуты для объяснений, поскольку по телефону такой разговор невозможен. Лапин назначил время и принял меня "на ногах" в своей приемной. Я уложился в две минуты: "Наши диски в самом деле лучшие, а секрет здесь в применении еще довоенных технологий, отработанных на производстве матриц для печатания грампластинок. При этом в гальванических ваннах применяются очень ядовитые растворы на основе цианидов. Высокая квалификация персонала нужна здесь не столько для улучшения параметров диска, сколько во избежание беды. Для поддержания только лабораторной технологии в нашем спецотделе в сейфе хранится 70 килограммов цианистого калия — можно отравить полгорода. Это вещество относится к средствам массового поражения, и по закону отвечаем за его использование мы с вами оба — директор и министр. Вам об этом уже докладывал начальник штаба Гражданской обороны. По правилам такое производство должно располагаться далеко за городом, в отдельном здании за колючей проволокой. У нас же эти ванны расположены в центре Москвы в подвале ГДРЗ, в людском муравейнике. Это производство давно пора закрыть, говорить же о его расширении даже для малых серий просто нельзя. Кстати, умный Горшков все это давно знает, но ему не хочется ссориться со своими заводами".
Лапин мою горячую речь выслушал спокойно, молча пожал руку и уехал. На будущий год, когда закончились договоры, это опасное производство было остановлено.
В 1971 году в Правительстве СССР был придуман "Долгосрочный перспективный план на 15 лет", в котором ближайшая пятилетка закладывалась с уже привычной железобетонной твердостью, а последующие 10 лет считались научным прогнозом. Всем министерствам и ведомствам была спущена команда о разработке таких планов, а Госплану — об обобщении и докладе правительству. В Гостелерадио СССР работу по научному прогнозу поручили автоматически ВНИИТРу, других научных учреждений в ведомстве не было. Нашему институту такое задание было совершенно не по профилю, но сорвать правительственный заказ было по тем временам немыслимо. Пришлось мне, храброму молодому директору, эту работу возглавить самому и срочно создать под этот заказ новую лабораторию. Людей в нее пришлось собирать "с миру по нитке" из других лабораторий разного профиля, причем, как потом выяснилось, почти каждый из них считался в своем прежнем коллективе немножко чудаком. Когда же новой "сырой" лаборатории была поручена "провальная" работа по перспективному плану, то в чудаки записали и меня, грешного.
Однако "чудаки" довольно быстро выполнили прогноз в части производственно-технической базы телерадиовещания — был передовой мировой опыт и поддержка смежников в Минсвязи и промышленных министерствах, но с ужасом обнаружили, что никто в Гостелерадио не собирается помогать нам с самым сложным и главным прогнозом развития программ телевидения и радио. На наши запросы в программно-творческих службах никто не ответил. Жалобы начальству и мольбы на планерках вызывали только недобрый смех: "Мы тут не знаем, что будет с нами завтра, а эти бездельники пристают с вопросами о далеком будущем". В полном отчаянии, сроки были жесткие, мы эту самую опасную, политическую часть прогноза сочинили сами по всем канонам футурологии, с мозговыми штурмами, в вариантной форме и разослали на согласование. Замечаний было много и все ругательные, позитивных же предложений — ни одного!
Когда у меня бывает нужда умерить гордыню, то я вспоминаю свой доклад об этом прогнозе на бурном заседании коллегии в ноябре 1971 года. Даже относившийся ко мне по-отечески зампред Л.С. Максаков сказал в перерыве укоризненно: "Ну, и наболтал же ты, Володя!".
Лапин в дискуссию не вмешивался, был серьезен, слушал внимательно, но вопросов не задавал. Чувствовалось, что он много думает о развитии отрасли, но сам еще ничего не решил. Коллегия под его руководством также ничего не решила, а мы, по возможности учтя все устные и письменные замечания, вторично представили прогноз на рассмотрение. Я после такого позора был бы рад куда-нибудь провалиться, но вдруг обнаружил в Госплане второй вариант нашего прогноза, официально представленный председателем Гостелерадио Лапиным: его, видимо, тоже поджимали сроки, а альтернативы не было.
Как я позже выяснил, Лапин этот прогноз два дня читал дома, и, не найдя особой "ереси" с однострочной сопроводительной запиской отправил в Совмин без всяких дополнительных консультаций с главками Госкомитета (видимо, решив, что спорный прогноз лучше, чем никакого). Мою попытку поблагодарить по телефону его за этот "подарок" Лапин сухо оборвал: "Выбирайте слова. Каждый из нас сделал свою часть дела".
К всеобщему изумлению прогноз этот в инстанциях никто всерьез не обругал, в сжатом варианте он попал в сводный документ правительства, а позже утвержденным вернулся в Гостелерадио уже "для исполнения и руководства". Наши критики буквально взвились, когда несколько позже данные этого прогноза появились вновь уже сверху в качестве контрольных цифр для проекта очередной пятилетки. Мы с учетом полученного опыта провели итерацию прогноза на очередные 15 лет, молча собрали замечания у редакций и более спокойно пережили очередную бурю на коллегии. Но теперь все было уже проще — нас активно поддержал новый зампред по технике Г.З. Юшкявичюс.
История эта повторялась еще не раз: предложенные ВНИИТРом показатели, неизменно объявляемые "полной ересью", позже также регулярно становились "планом-законом для производства".
В декабре 1978 года решением Секретариата ЦК КПСС я был направлен в Отдел пропаганды ЦК, где курировал организационно-технические вопросы развития телерадиовещания.
Во время моей работы в аппарате ЦК КПСС деловых или личных контактов с Лапиным практически не было, если не считать моего довольно регулярного участия в заседаниях коллегии при рассмотрении производственно-технических вопросов, но для их решения вполне достаточно было контактов с Юшкявичюсом. Был, правда, один совершенно нетипичный случай, когда Лапин после большого совещания в отделе пришел по делу к Е.С. Велтистову, с которым мы тогда делили один кабинет. Лапин просил Евгения Серафимовича "замкнуть на себя" поток писем от Эдуарда Успенского и принять его для серьезного разговора в секторе. Лапин устал от бесцеремонного напора со стороны этого "европейского писателя" (так он представлялся в своих письмах). Лапина, как стало ясно, доконала фраза из письма Успенского: "Я уверен, что Вы относитесь ко мне с хорошо скрытой симпатией", он это письмо открывал несколько раз в течение беседы и всякий раз не мог удержаться от смеха. Велтистов, насколько я знаю, эту просьбу сумел выполнить.
Стефан Тодоров
Заместитель председателя МТРК "МИР"
Было это в конце 1970-х. Предстоял визит делегации Болгарского телевидения в Москву — очередные переговоры, подписание документов о совместном производстве, телеобмене и новых проектах.
Были и вопросы, по которым в ходе предварительных переговоров с советскими коллегами мы не смогли договориться, что-то не устраивало руководство Гостелерадио.
Накануне вылета делегации в Москву всех, готовивших визит, собрал на совещании руководитель делегации — наш генеральный директор, чтобы обсудить окончательно все проблемы визита. Для дальнейшего рассказа важно сказать, что генеральным директором Болгарского телевидения в те годы был далеко не случайный человек — 35-летний зять Тодора Живкова — Иван Славков. Надо отдать должное вкусу дочери Генсека БКП — она выбрала в мужья незаурядного парня: он был не только первым красавцем страны, но и человеком высокой культуры и остроумным собеседником. Говорил свободно на английском и французском языках, владел великолепно спецификой телевидения — творческой и технологической (сказывались его стажировки на ВВС, RAI, NBC, дружба с Сильвио Берлускони и его телевизионной командой в "Телемилано"). В ходе совещания зашла речь о неуступчивости советских коллег по некоторым позициям переговоров, и один из присутствующих на совеща нии подбросил Ивану: "Зачем вступать в полемику с коллегами из Гостелерадио — лучше ты поговори со своими друзьями — Галей или Юрием Брежневыми — пусть они позвонят Лапину, и все проблемы будут сняты". Этот "ход конем" не блистал оригинальностью, но вполне вписывался в характер близких взаимоотношений двух генсековских семей. И тем более для всех в кабинете Славкова в этот момент была неожиданной его жесткая реакция: "Во-первых, я один раз такую глупость уже сделал, просил через Галю ходатайствовать перед Лапиным по одному вопросу. Ничего не получилось. Лапин не любит когда ему звонит семья Генсека. Такой звонок, скорее всего, полная гарантия, что он не пойдет на компромисс.
И, во-вторых, хочу вас, коллеги, попросить хорошо подготовиться к переговорам, в которых будет участвовать и Лапин. Переговорщик он жесткий, но исключительно эрудированный, очень хорошо понимает специфику телевизионного процесса. Терпеть не может необразованность и некомпетентность".
Этот монолог тогда на меня произвел большое впечатление, потому что Иван Славков в полном объеме обладал качествами молодого, напористого, талантливого менеджера нового технократического поколения и редко в ком признавал авторитет.
Очевидно в каких-то предыдущих встречах и переговорах Сергей Георгиевич, который годился ему в отцы, стал для него одним из тех редких авторитетов — моральным и профессиональным.
А в том, что Сергей Георгиевич — нелегкий партнер для переговоров, я имел возможность лично убедиться через 7—8 лет после случая, который до этого описывал.
Шла перестройка. Я работал уже в Москве директором Бюро телевидения и радио Болгарии в Советском Союзе. Годы перестройки сказались также и на взаимодействии наших организаций. Многое, что казалось раньше в совместных проектах фантастикой, стало практикой.
Достаточно сказать, что еженедельно из студии в "Останкино" мы начали выходить в прямой эфир Болгарского телевидения с 60-минутной программой, в которой принимали участие высшие руководители СССР, политологи, ученые, эксперты. Уровнем доверия и взаимопонимания между нашими телерадиоорганизациями в новых перестроечных условиях общения и объясняется то, что почти половина сотрудников Болгарской радиоредакции советского иновещания были штатными редакторами Бюро ТВ и радио Болгарии в СССР. И это, все, конечно, с разрешения председателя Гостелерадио СССР С.Г. Лапина — мы всегда чувствовали его поддержку.
Поэтому казалось, что уже нет совместного проекта с советскими коллегами, который мы бы не могли себе позволить. Оказалось, не совсем так. Уже не помню, чья была инициатива, но в какой-то день сидим мы в моем офисе на Кутузовском проспекте — Владимир Ворошилов, Наталья Стеценко и я. Обсуждаем очень близкую мне идею — встречу на территории Болгарского телевидения в Софии команды знатоков "Что? Где? Когда?" и команды подобной программы (но с большим стажем) молодежной редакции Болгарского телевидения. Такая идея мне была по душе и потому, что до приезда на работу в Москву я был главным редактором болгарской молодежки.
В. Ворошилов сообщил мне, что главный редактор Молодежной редакции ЦТ Э. Сагалаев приветствует эту идею (если мне не изменяет память это должен был быть первый выезд программы за границу), но получил отказ без объяснений от Лапина.
Поэтому мы, сидя на Кутузовском, решили, что раз таким образом не получили "добро", то инициатива должна исходить от болгарской стороны. Я направил официальные письма в Главное управление внешних сношений Гостелерадио и в МИД СССР. Через месяц в бюро поступили ответы, смысл которых был, что идея очень хорошая, но реализовать ее нельзя. Попытался продавить ее через друзей, которые в те годы работали в ЦК КПСС. Ответ от них через время был неутешительным: ничего не получится — Лапин против. Тогда я попросился на прием к Сергею Георгиевичу. Подготовил серьезную политическую аргументацию.
Говорил я минут 10—15, казалось речь моя была умной, аргументированной и неотразимой, ссылался на самое главное — на новые времена, на новые подходы в интернациональных проектах и вообще на новое мышление и т.п.
Сергей Георгиевич грустно смотрел на меня и в конце моего монолога сказал: "Товарищ Тодоров, все это, что говорите верно, но вы мне ответьте — во встрече команд болгарской и советской будет победитель?" — "Будет, конечно! — отвечаю. — Все будет по-настоящему". — "То есть я правильно понимаю — одна из команд окажется глупее. А я, например, не хотел бы, чтобы перед болгарскими телезрителями советская команда была в этой роли. А вы, наверное, не хотели бы такого же положения для болгарской команды. Неужели не понимаете, что такая игра как бы ни закончилась, будет политически вредна для братских отношений между нашими странами?"
Честно говоря, я растерялся, перед этой, казалось, неотразимой и простой логикой. Попрощался и вышел из кабинета председателя Гостелерадио. Навстречу по коридору идет Г.З. Юшкявичус, заместитель Лапина по технической части. Разговорились, рассказал ему о перипетиях нашего молодежного проекта и реакцию его шефа. Генрих Зигмундович молча взял мое письмо Лапину, зашел в его кабинет, а через 3—4 минуты вышел и так же молча вернул мне письмо с положительной визой...
Международная встреча болгарской и советской команд в эфире Болгарского телевидения состоялась. Это было великолепное шоу (несколько игр), в котором честно побеждала то одна, то другая команда.
Недавно встретил Генриха Зигмундовича, припомнил ему эту историю и спросил: "Что ты сказал тогда Лапину, чтобы он, после того как отказался дать "добро" на эту передачу Сагалаеву, МИД, работникам ЦК КПСС, неожиданно поменял свою позицию?".
Генрих очаровательно улыбнулся и пожал плечами: "Забыл, наверное..."
Евгений Широков
Советник ВГТРК
В моей более чем полувековой радиотелевизионной биографии работа под руководством С. Г. Лапина охватывает 16 лет, из них 13 лет я был "под рукой" Сергея Георгиевича в качестве главного редактора. Теперь я понимаю: это была ни с чем не сравнимая школа профессионального становления, закалки характера, школа жизни. Не говорю о том, чего это стоило (переживания, потрясения, удары по здоровью). Всем, кто в те или иные годы оказался в команде Лапина, досталось — кому больше, кому меньше... На моих глазах весьма эрудированный, знающий свое дело Георгий Айдинов, писатель, занявший кресло главного редактора литературно-драматического вещания на радио, был буквально за две летучки, проведенные председателем комитета, "разоблачен" как дилетант, пустозвон и, что особенно обидно, солдафон-угодник. На все замечания и вопросы, задаваемые С.Г., Айдинов отвечал односложно: "Есть, Сергей Георгиевич!", "Будет сделано, Сергей Георгиевич!", "Примем к исполнению, Сергей Георгиевич!" Я заметил, что председателю претит поддакивание, а главное, вот это "есть, будет исполнено...". Когда же речь зашла о серьезных делах в литературном хозяйстве, "главный литдрамовец" решил отделаться легкими, поверхностными пассажами, а его руководитель, великолепно знавший и литературу, и театр, напротив, провел, как сказали бы сейчас, настоящий "мастер-класс".
На следующей летучке Г. Айдинова уже не было: уволился. У меня были хорошие отношения с этим довольно симпатичным человеком, его было жаль, но именно его печальный опыт научил меня двум принципиальным вещам в деловом общении с председателем. Первое и главное — он не терпит игры "в поддавки", бездумного соглашательства, с ним надо стараться быть твердым и уметь отстаивать свою позицию. Несколько раз я позволял себе резко, решительно возразить С.Г. (его оценки были в тех эпизодах несправедливыми), и он не стал "напирать", по сути, согласился с контрдоводами.
Второе, не менее важное, что надо было застолбить в сознании, — он не принимает поверхностных обходных суждений, в общении с ним необходимо быть подготовленным, быть, что называется, в теме. Иначе рискуешь получить отповедь в самой жесткой, иногда унизительной форме. Ударом тяжелым стулом о массивный стол заседаний увенчал С.Г. одну из наших "дискуссий"...
Да, с Лапиным, чья требовательность была предельно высокой, а в характере присутствовали не очень приятные черты и непредсказуемость, строить отношения было нелегко. Никакого расслабления! Мое положение, как мне казалось, было особенно уязвимым, поскольку мне выпало в течение целых 12 лет руководить главными редакциями программ для молодежи: сначала радиостанцией "Юность", а затем знаменитой телевизионной молодежкой, отличавшейся смелостью, ставшей впоследствии настоящей кузницей кадров для российского телевидения. С. Г. всегда вникал в содержание наших передач, был придирчив до мелочей. Помню, как однажды он вызвал меня "на ковер", услышав в эфире "Юности" незамысловатую песенку популярного тогда ансамбля "Гая", где были такие слова: "Люди бродят вдоль по улицам беспечно, суетятся в этой жизни быстротечной...". Он показал мне "текст слов" и начал закипать гневом: беспечность, бездумность, это что — ориентиры для молодежи?.. Меня спасло то, что пленка с песней была взята из Музыкального фонда Всесоюзного радио, "освящена" соответствующим разрешением худсовета. Но все равно пришлось оправдываться. Сегодня в мутных потоках радиоэфира эта песенка показалась бы чрезмерно перегруженной смыслом...
К слову сказать, был случай, когда я все-таки нарушил незыблемые правила. Песня Давида Тухманова "День Победы" оказалась под запретом, как пошленькая поделка, недостойная высокой темы. Автор слов поэт Владимир Харитонов, кстати, фронтовик, просиживал часами в моем кабинете, уверяя, что песню народ примет, она выстрадана. А помог мне принять решение запустить в эфир песню, ставшую по существу народным гимном Великой Отечественной, Лев Лещенко, вернувшийся из большой поездки по стране и поведавший о громадном успехе "Дня Победы". Мы записали песню в его исполнении и на свой страх и риск выдали в эфир. Об этом Лева подробно пишет в своей книге. Честно говоря, ждал я звонка, а затем и "приговора" председателя, но этого не случилось. Наоборот, песню продвинули на телевидение, и она начала свое триумфальное шествие. Правда, через десяток лет я получил-таки от председателя единственный свой выговор "за ослабление контроля при подготовке музыкальных программ". За что-то приходилось отвечать по полной... Пусть это было далеко не всегда справедливо.
Спустя десятилетия, оценивая строгость С. Г. Лапина и его порой чрезмерные требования, приходишь к выводу, что именно поэтому такими содержательными, отличавшимися уважительным отношением к зрителю были наше Центральное телевидение и радио.
Сергей Георгиевич не был пуристом и запретителем всего смелого, прогрессивного, как пытаются сейчас представить его те, кто придумал термин "столапинская эпоха". Приведу только один пример. Вместе с СИ. Ждановой, заместителем председателя, курировавшей художественные программы, мы отсматривали фильм-балет по "Вешним водам" И.С. Тургенева. Блистательная Плисецкая в паре с молодым танцовщиком Бердышевым были неотразимы, пластическое решение было очень смелым, непривычно раскованным. Лапин смотрел фильм в своем кабинете на Пятницкой. По окончании Стелла Ивановна позвонила ему по "вертушке" и с ходу, являя строгость и принципиальность, высказала мнение, что фильм на грани эротики, его нельзя ставить в эфир в день открытия XXV съезда КПСС. Надо было слышать (а слышимость у "кремлевки" — на весь кабинет) в каких терминах выдал наш суровый С.Г. рецензию-отповедь бдительной коллеге. В итоге он своею волею поставил фильм в тот самый вечер первого дня партийного форума. Он рисковал и потому застраховался, дав задание отделу писем отследить и проанализировать отклики зрителей на этот фильм: кто "за", кто "против" и почему. Оба эти потока почты приобрели вид солидной брошюры, в которой были напечатаны все письма. Главный вывод (в цифрах, фактах, аргументах) был такой: народ принял это произведение, оценив его высокие художественные достоинства, не ударился в ханжеские придирки. А ведь риск действительно был велик!
Справедливости ради отмечу, что Стелла Жданова (вечная ей память!), курировавшая молодежную редакцию, не раз отстаивала вместе со мной те из наших программ, которые вызывали сомнения у председателя.
Рождалась, меняя на ходу форму, стилистику, передача "Что? Где? Когда?", оставшаяся в эфире до нынешних дней. Поражали остроумием, дерзостью, каскадом немыслимых спецэффектов "Веселые ребята". Каждый выпуск был под прицелом недреманного ока начальства (напомню, что, едва заняв председательское кресло, Лапин решительно закрыл КВН, раздражавший смелыми наскоками молодых-зеленых на государственные учреждения). "Веселые ребята" были куда хлеще, но безудержно талантливы. И потому уцелели. Даже абсолютно позитивная, можно сказать, народная передача "От всей души" с Валентиной Леонтьевой, любимицей С.Г., "нарывалась" на серьезные замечания.
Но самым главным испытанием для нашей редакции стало "особое задание" Лапина — создать к 60-летию Октября цикл историко-публицистических фильмов "Наша биография". Лапин даже не вынес на обсуждение коллегии этот грандиозный (60 часовых документальных телефильмов с подготовительным периодом около двух месяцев) проект. Он просто пригласил меня в свой кабинет как раз после окончания очередной коллегии и поделился своим замыслом: "Это в основном для молодежи, дайте побольше песен, стихов, как вы умеете..." Вошедшие в кабинет Э.Н. Мамедов и СИ. Жданова, услышав концовку этого монолога, по-моему, похолодели, сразу смекнув, какую махину нам предстоит одолеть в невероятно сжатые сроки. Не буду описывать, как мы все это прошли. Скажу только, что каждая сдача фильма лично председателю, начиная с первого — "Год 1917", была своеобразной "голгофой". Требования — высочайшие, техника — единственная на тот период подходящая монтажная АМВ-15. Режиссеры по пять суток не выходили из нее на свет божий. В одной из недавних публикаций прочитал, что Лапин был не солдатом партии, а верным слугой — даже не партии, а лично Л.И. Брежнева. Это все-таки упрощение. Один только пример. Владимир Ворошилов, режиссер опытный, умный, получив задание подготовить для "Нашей биографии" два фильма — "Год 1946" и "Год 1947", решил сделать акцент на исключительной роли Брежнева в послевоенном восстановлении народного хозяйства. "Запорожсталь", ДнепроГЭС... об этом Леонид Ильич душевно вспоминает в книге "Возрождение". Чем больше будет в фильме "про Брежнева", тем благосклоннее примет Лапин эту работу, — посчитал, видимо, режиссер. Вышло наоборот: "верный слуга" рассвирепел, уловив явно конъюнктурный замысел, и потребовал все переделать. А именно дать более широкую панораму жизни страны, сократив "брежневский компонент" более чем вдвое. Времени в обрез, но все-таки успели. И подобные экстремальные ситуации возникали не раз. Хорошо, что последние 14 фильмов сериала подхватили журналисты редакции пропаганды.
Невероятно, но вместе с Галиной Шерговой, назначенной худруком цикла, моим заместителем Эдуардом Сагалаевым, опытным по сценарной части Анатолием Лысенко, всем нашим дружным коллективом мы выдержали это испытание. Наградой стало присуждение Государственной премии СССР за 1978 год. Первым, кто позвонил мне, поздравив с успехом, был Сергей Георгиевич Лапин. А ведь даже в ЦК партии очень опытные люди (например, Евгений Велтистов, тонкий знаток кино и телевидения) говорили: "Затея отдает авантюрой, ты приготовься на случай провала..." Но Лапин сделал свою рискованную ставку и... победил.
Об удивительном чутье нашего председателя, его особом умении при всем идеологическом максимализме настроить творческих людей на создание ярких, высоких в художественном отношении произведений свидетельствуют многие крупные мастера. Вспоминаю интервью Михаила Швейцера, поставившего для телевидения фильм "Маленькие трагедии" Пушкина. Он говорил о всесторонней поддержке, оказанной ему в ходе работы руководителем Гостелерадио. С уважением писали о нем в статьях и книгах, хотя и с оговорками, Егор Яковлев, Борис Добродеев и даже язвительный в отдельных оценках Михаил Козаков. Оказывается, то, что он сделал как режиссер на телевидении, едва ли не самое лучшее в его творческом багаже, как бы упорно ни приходилось "пробивать" это лучшее.
Мне довелось видеть Сергея Георгиевича в разных обстоятельствах. Когда у него в семье случилась страшная трагедия — погибла дочь, мы, 5—6 человек из Гостелерадио, попали на поминки в его дом на Кутузовском проспекте и были поражены скромностью быта столь высокопоставленного государственного человека. Прощаясь, он показал нам свою библиотеку, о которой ходили по Москве легенды. "Все это, — он повел рукой в сторону полок, — собираю всю жизнь, единственное мое богатство". Через день он вышел на работу, и те, кто надеялся, что после пережитого он помягчеет, жестоко ошиблись...
Да, "эпоха Лапина" была трудной, порой жестокой, но именно в эту пору отечественное телевидение и радио достигли своих самых высоких вершин. Таким мерилом и стоило бы оценивать все, что сделал этот незаурядный человек, ради чего он жил и работал.
Опубликовано: Журнал "Broadcasting. Телевидение и радиовещание" #4, 2012
Посещений: 24489
Статьи по теме
В рубрику "События" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
