В рубрику "Регулирование и стандарты" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
В последнее время рынок электронных медиа и IT захлестнула волна законодательных инициатив, поправок и новых законов. Антипиратский закон, ограничение рекламы на платных телеканалах, приравнивание блогеров к СМИ, закон о персональных данных, глобальная лицензия, закон о забвении и много чего еще.
Представители отрасли и бизнеса, как правило, негодуют. Но у юристов на все нововведения есть свои ответы. Мы поговорили с юристом, руководителем некоммерческого партнерства "Объединение правообладателей" Павлом Катковым о защите авторских прав в Интернете и о последних законах и поправках
– С точки зрения законодательства – насколько вообще регулируем Интернет?
– Существует два подхода к регулированию Интернета. Первый подход гласит, что к нему должны применяться классические нормы классического (дальше мы будем называть его офлайновым) права. То есть, например, если у вас существовала норма о клевете и оскорблении в офлайне, то эту же статью без всяких изменений могут применить и к Интернету. И это, в принципе, правильно, потому что сегодня у нас появился Интернет, и мы решили, что это изменит все. Условно вчера у нас появилось телевидение, и мы тоже все решили, что это изменит все. Завтра будет какой-нибудь Интернет-2, Интернет-10, и в определенном смысле было бы неправильно переписывать законодательство каждый раз под каждое техническое нововведение. С другой стороны, как показывает законотворческая практика разных стран – США, Великобритании, Франции, Новой Зеландии, – применение классического законодательства в цифровом отношении без изменений не всегда возможно. То есть во всех перечисленных странах, а это страны с развитыми правовыми системами, приняты законы, законодательные акты, которые регулируют Интернет как специальную среду, и не только Интернет, а цифровую реальность в принципе.
– Многие блогеры недовольны антипиратским законом. Ваш комментарий, насколько он действительно помогает бороться с пиратством. И вообще, возможно ли у нас в стране победить пиратство?
– Знаете, давайте тему расширять. Многие блогеры недовольны антипиратским законом, многие блогеры недовольны законом о блогерах, многие блогеры недовольны законом о защите детей, многие блогеры недовольны законом о борьбе с экстремизмом в Интернете, то есть многие блогеры и вообще участники интернет-жизни будут всегда недовольны регулированием Интернета. И это нормально, я их очень хорошо понимаю. Любой бизнес стремится избежать регулирования, то есть сделать так, чтоб регулирования было как можно меньше. Любое регулирование будут называть избыточным, и это нормально. Но когда вы приходите в ресторан, то, если его не регулируют, вы там отравитесь. Когда вы переходите дорогу, вас не должны давить, потому что правила дорожного движения регулируют дорожное движение. Ключевое слово – регулируют. Конечно, это болезненно для любого блогера, как и для представителей другого бизнеса, когда их регулируют. Но, боюсь, что, как и с дорожным движением, и с безопасностью общепита, это неизбежно. Другое дело, что не надо избыточно регулировать. То есть по китайской модели идти не надо, потому что если вы хотите, чтобы у вас бизнес в какой-то среде развивался, то регулирование должно быть не избыточным, а, так скажем, оптимальным. Как найти этот оптимум – вот это задача, с одной стороны, власти, с другой стороны – профессиональных лоббистов, ассоциаций, партнерств, объединяющих отраслевых и суботраслевых игроков, часть которых стремится регулировать Интернет, часть – его демократизировать, и где-то в середине они будут находить истину.
– А государство стремится советоваться с отраслью? Потому что, например, платное телевидение, про которое мы очень много пишем, с ним, как правило, не советуется. С операторами не советуются, когда принимают поправки в “Закон о связи”.
– У каждой отрасли должно быть, по возможности, свое представительство во власти. Это отраслевой комитет в Государственной Думе, это ведомство. В нашем случае это, наверно, Министерство связи и его дочерние федеральные службы. Насколько у них получилось организовать диалог между законодательной властью и, так сказать, поднадзорными ей отраслями, другой вопрос. Но и отрасли не надо вести себя пассивно. То есть если отраслевые игроки сидят, ждут, ничего не делают, а потом в какой-то момент принимается закон, о котором они до этого никогда не слышали, – да, наверное, действительно, это может стать для них неприятным сюрпризом. Но кто их просил бездействовать? То есть они должны не просто сидеть и ждать, когда угроза наступит, и потом бежать тушить пожар. По сути, зрелая отрасль должна иметь отраслевую ассоциацию, которой необходимо работать не в пожаротушительном, а, так сказать, в рабочем порядке, вести диалог с властью, создавать рабочие группы, какую-то, наверное, концепцию развития отрасли им донести. То есть играть, в некоторой степени, на опережение. В этом смысле очень хорошо действует интернет-отрасль. У них есть Фонд развития интернет-инициативы, создан Институт развития Интернета. Они пишут новую программу развития Интернета на несколько лет вперед. Конечно, каких-то вопиющих проблем все равно не избежать. Например, не избежать проблемы пиратства или кибермошенничества, но какие-то точечные вещи в ней приняты.
Вот вам пример: когда расширяли антипиратский закон, написали, что он будет распространяться на объект авторских смешанных прав, кроме фотографий. Почему кроме фотографий, чем фотографии хуже? Ну, конечно, формально можно сказать, что их много, и у них непонятный правообладатель. В том-то и дело, где эти правообладатели и почему они не объединены в ассоциацию? Есть ассоциации, которые представляют кинематографистов, музыкантов, книжников. Но нет отраслевого объединения фотографов. Вот вам и прямое следствие пассивного поведения отрасли.
– Антипиратский закон приносит свои плоды? Результаты видны?
– Если опираться на последние заявления Комитета Госдумы по информационной политике, статистику Минкомсвязи, то, конечно, эффективность антипиратского закона велика. С другой стороны, пока рано подводить какие-то итоги, потому что два года закон распространялся только на кино. Но тот же IVI.RU говорит, что когда ВКонтакте падает на незначительный период времени, у них трафик увеличивается на 10–20 процентов.
Другое дело, что, конечно, блокировка сайта – это экстремальная мера. Все-таки для него это определенная потеря. Но чтобы добиться собственной блокировки, надо много чего проигнорировать: заявление правообладателя, письмо в Роскомнадзор, письмо провайдера, и только тогда тебя заблокируют.
– Как быстро на практике интернет-сайт идет на контакт, то есть как часто заявления доходят до суда?
– Сайты можно условно разделить на три категории. Первая категория – это сайты, которые внедрили систему распознавания пиратского контента. Я знаю единственный такой в мире сайт: это сайт YouTube компании Google. Google купили YouTube в 2006 году, и уже в 2007 они внедрили эту систему, стали управлять доступом и принимать претензии, ну и, в общем-то, прославились. YouTube снискал славу самого технически грамотного, технически подкованного с точки зрения распознавания файлов ресурса. Второго такого ресурса, который так бы массово это делал, я не знаю. Вторая категория – это те, кто получают письма и на них реагируют, причем сразу. Такие тоже есть. Другое дело, что правообладателю этого мало, потому что правообладатель считает, что сайт должен единожды получить уведомление, его у себя сохранить, как это делает YouTube, и затем блокировать все, что будет на это похоже.
Третья категория сайтов – это отказники, убежденные пираты. Они скрываются от правообладателей, создают “зеркала”, учат своих пользователей, как подпольно заходить к ним на ресурс. Что же поделать, протестная масса будет всегда.
– Но несмотря на все усилия, все равно практически любой контент можно найти в сети. Например, еще даже до официальной премьеры “Игры престолов” первые несколько серий оказались в Интернете.
– Ну а я смотрел “Игру престолов” на Амедиатеке. Вот я – живой пример. Потому что это не так дорого и при этом легально и удобно. Понимаете, всегда существует маргинальная часть общества, которая пытается получить какие-то выгоды из мелочей. Мы живем в Москве, и это, наверное, самый обеспеченный город России, с самым высоким доходом на душу населения. И я регулярно вижу, как люди прыгают через турникеты в метро. У этих людей наушники в ушах и пачка сигарет в кармане, а они прыгают через турникеты. То же самое и с “Игрой престолов”. Ну да, есть люди, которые будут смотреть это на пиратских ресурсах. Но аудитория легальных медленно, но растет.
Вопрос с пиратством пытались разрешить с помощью глобальной лицензии. Но, к сожалению, это конструкция не была воспринята обществом.
– А что вы скажете по поводу свободных лицензий?
– Это механизм, при котором вы можете опубликовать свое произведение и маркировать определенным образом. Допустим, при маркировке вы указываете: я разрешаю всем свободно использовать это, только не в коммерческих целях. Либо: я разрешаю всем использовать это в некоммерческих и в коммерческих целях. Либо: я разрешаю всем использовать это в таких-то целях, но мне заплатите, тогда получите прибыль, предположим. Есть разные виды лицензии. И смысл в том, что, во-первых, это помогает преодолеть обязательные требования к письменной форме договора. Понимаете, какой бы был прорыв, если бы его (лицензионный договор – прим. авт.), например, можно было заключать как кликовое соглашение, то есть без бумаги. Но у нас прямо в законе прописана обязательная письменная форма лицензионного договора, кроме нескольких исключений.
С другой стороны, если отказаться от письменной формы, не приведет ли это к хаосу на рынке? Нет письменной формы – как вы будете подтверждать права правообладателю, киностудии, банку, лицензиату, правоохранительным органам, что вы им будете показывать? Поэтому законодатель всегда будет стоять на страже неких консервативных позиций, на то он и законодатель.
– Закон о переносе персональных данных: почему такая спешка, почему нельзя было перенести сроки? И как это изменит рынок и изменит ли?
– Ну давайте так. Во-первых, при чем тут спешка? Закон когда был принят?
– Год назад.
– Год назад. Ну какая же это спешка?
– Ну, этого недостаточно для переноса серверов...
– Мы с вами не можем судить, достаточно ли этого или недостаточно. А любой бизнес, как я и говорил выше, будет всячески избегать регулирования. Я осознаю, что сделать полный перенос данных с одних серверов на другие внутри государства – это, конечно, задача тяжелая. Тяжелая, но не неразрешимая. Я вот уверяю вас, что если завтра поставить вопрос по-другому, например, сказать, что все, кто перенесет данные в Россию, получат налоговые льготы на такой-то период, то сразу найдутся средства, и все стремглав побегут переносить данные в Россию. Бегом, со всех ног, и еще попросят их так “порегулировать”. То есть это вопрос мотивации.
– Но он вообще оправдан, этот закон?
– Нас, юристов, в институте учат, что закон действует во времени и пространстве. Действие закона в пространстве означает, что юрисдикция конкретного законодательного акта распространяется на определенную территорию. Интернет сломал эту грань. Интернет транснационален. Компания может быть зарегистрирована в одной стране, сервера хранить в другой, национальный домен в третьей, а аудитория будет в четвертой. Такого рода закон – это попытка вернуть транснациональность в обратное русло – национальных границ, национальной юрисдикции. То есть вернуть онлайновое явление в русло офлай-новых границ. Оправдано это или нет? Не знаю, однако любое государство хочет контролировать этот вопрос. Когда данные находятся далеко, правоохранителям до них добраться сложно. Поставьте себя на место человека, которому нужно, чтобы правоохранитель его защищал. Любая правоохранительная система хочет, чтобы все было под ее контролем. И в принципе ее можно понять. Поэтому, если смотреть со стороны потерпевшего, у которого украли персональные данные, так он хочет, конечно, чтобы этот сервер был в России, причем желательно в том районе, в который он обратился, особенно когда правоохранительные органы ему отказывают в помощи и говорят, что данные, извини меня, в Голландии, и ничем помочь не можем. А если со стороны интернет-бизнеса – да, это финансовая нагрузка, это риск. Поэтому когда вы задаете вопрос, насколько он оправдан... Для кого оправдан?
– И тем не менее, базы данных телефонных компаний продаются на рынке, и правохранительные органы никого еще не защитили.
– А вы обратитесь.
– Я представляю, какой ответ я услышу.
– Ничего подобного. Мы обращались в правоохранительные органы, когда у нашего доверителя использовали его персональные данные и от его имени делали заявления в Интернете. И вы знаете, мы проработали многие известные площадки, Livejour-nal, например. И многие шли на содействие. Причем, допустим, Live-journal эту информацию заблокировал в считанные часы, без всяких правоохранительных органов. Кстати, самым несговорчивым оказался Twitter, как ни странно. Что касается правоохранительных органов, вы правы, но они просто перегружены. То есть я примерно понимаю, что когда представитель правоохранительных органов расследует убийство, и к нему обращаются по вопросам интеллектуальной собственности, незаконного использования стихов в Интернете или песен, ему это кажется неважным. И, учитывая перезагруженность, его можно понять. Но это не значит, что к ним не нужно обращаться. И это не значит, что когда они вам отказывают, не нужно повторно к ним обращаться, возможно, жаловаться на них. Если ваши права не защищают, принимайте меры. У нас есть такой девиз: “Имеет право тот, кто его защищает”. А просто так говорить, что ничего невозможно, – извините, но вы же ничего не сделали.
– Прошел год после принятия закона о блогерах, по которому они должны себя объявлять средством массовой информации. Вообще работает эта история? Закон что-то изменил?
– Когда закон применяется полгода, сложно сказать, что он изменил или не изменил. Мне рассказывал один мой коллега, он ездил в Штаты, у них там была конференция по истории антимонопольного законодательства США. И вот председательствующий конференции говорит: “Да, недостаточно развито у нас антимонопольное законодательство в США, так как недолго, не больше ста лет существует”. Поэтому через полгода сложно говорить, помог ли закон, и кому он помог. Понимаете, когда Интернетом пользовалось сто человек, государство вообще не обращало на него внимание. Сейчас Интернет – это полтора миллиарда пользователей, и их количество постоянно увеличивается. И, конечно, государство не может не регулировать это, ведь Интернет не просто средство развлечения, сегодня он влияет на медицину, оборону, государственное администрирование, налоговое администрирование, безопасность и прочее. Поэтому государство пока не придумало ничего лучшего, чем рассматривать интернет-сайты как средство массовой информации. Что, с одной стороны, имеет определенное рациональное зерно, ну потому что это публичная, динамически обновляющаяся с точки зрения информации отрасль. Значит, есть признаки средства массовой информации. С другой стороны, всех под эту гребенку загонять тоже, наверное, не очень оправданно. Что-то среднее между простыми гражданами и СМИ – вот это и есть статус блогера. То есть это лицо, которое массово распространяет информацию. На самом деле в каком-то смысле надо радоваться, могло бы быть хуже, могли просто признать их (блогеров – прим. авт.) средством массовой информации, и все.
– Нет, понятно, что у нас всегда может быть хуже, но насколько это логично?
– И не у нас может быть хуже. Грубо говоря, дело не в нас, дело не в России. Ругать российского законодателя я бы не стал. Россия – это единственная страна в мире, в которой есть антипиратский закон, чтобы применить который, надо пройти сначала фильтр судебной власти, потом фильтр исполнительной власти, и только потом что-то произойдет. Мы единственная страна в мире, у которой две ветви власти проверяют, как бы не затронуть наш многострадальный Интернет. Я бы не сказал, что именно у нас может быть хуже. Везде может быть хуже. Во всех странах мира государственная система, так сказать, догоняет техническое развитие. То есть техника всегда будет идти вперед, она динамичная. А государственная машина, наоборот, – статичней, медлительней.
Наверное, вы не будете со мной спорить, что обычный пользователь Интернета, который имеет по аккаунту в нескольких соцсетях, переписывается и слушает музыку, и, допустим, блогер, у которого пять тысяч подписчиков, – это разные субъекты.
– Разные? Почему?
– Нет? Одинаковые?
– Если кто-то пишет интереснее, у него пять тысяч подписчиков, а если кто-то постит только своих котиков...
– Но когда он набрал эти пять тысяч подписчиков, по сути он распространяет информацию, по адресу у него подписчики есть.
– А если это Facebook? Ну а как посчитать подписчиков, это друзья или это “лайки”?
– А, ну это вопрос. “Лайки” – это вряд ли подписчики. Подписчик в Facebook четко определен. Читаешь ленту, грубо говоря, подписан или просто “лайкаешь”. “Лайкнуть” ты можешь любую статью в любом месте, и ты не будешь ее подписчиком. Поэтому где здесь правовая неопределенность?
– Ну я вот не понимаю, это количество друзей или просто количество тех, кто подписан на рассылку? Или есть страница, например, страница журнала, компании или мероприятия, вот там тот, кто поставил “лайк”, автоматически становится подписчиком...
– Знаете, было так мало судебных споров по этому блогерскому закону. Потому что обычно любые такие разговоры заканчиваются фразой “встретимся в суде”. Когда будет спор, допустим, и одна сторона будет утверждать, что “лайки” – это тоже подписчики, а другая сторона – что нет, их рассудит суд. И, в конечном счете, скажет, кто из них прав. Пока споров не было. Ведь столько было стонов по поводу этого закона, но разве кому-то стало от него хуже?
– А кому стало лучше? Зачем тогда он нужен был?
– Лучше, может быть, не стало. Но я не об этом. Я просто как юрист рассуждаю и делаю вывод, что данных судебных споров нет. Государство просто сделало первый шаг к тому, чтобы дать такой сигнал, сигнал к регулированию. Что вот есть средства массовой информации, с одной стороны, профессиональные участники рынка, сетевые СМИ. Есть обычные пользователи. А вот есть профессиональные участники интернет-сообщества, которые пока не являются сетевыми СМИ. Но, тем не менее, их выделили в отдельную категорию. А что в этом такого страшного? Профессиональный блогер – это уже близко к СМИ. Пока я вообще не вижу, чтобы закон как-то применяли, по нему как-то спорили. То есть закон живет, когда он применяется. Жизнь покажет.
– Обращались ли к вам каналы по поводу обхода закона о рекламе?
– К нам постоянно обращаются очень многие каналы, и очень многие являются нашими клиентами. Но мы клиентов не раскрываем. У нас же адвокатская тайна.
Между тем, в этой области много спорных вопросов. Например, что считать продакт плейсментом, особенно на нишевых каналах. Давайте возьмем кулинарную тематику. Представьте себе, что на кулинарном канале передача длится сорок минут. И повар режет продукт ножом, солит солью и сыпет на них мукой. Но это же все не может все быть безымянным. В рекламном законодательстве довольно-таки размыто определены критерии скрытой рекламы. Не так давно мы делали запрос в ФАС на эту тему, однако пока не получили полного ответа на наши вопросы. Повар режет ножом, без ножа он резать не может. То есть это неотделимо от сюжета, от содержания. Он не может руками продукты рвать, верно? Или вместо ножа изображать, что он что-то режет. Он будет резать ножом. Это норма. Это кулинария. Он специально его не демонстрирует, не показывает его бренд. Не произносит, что нож такой-то марки хорош. Он режет им. Если он режет все сорок минут, а не девять? То есть вот этот вопрос недоразъясненный. Но мы будем добиваться его разрешения, работать дальше, потому что как-то надо же нашим каналам, особенно нишевым, маленьким, жить.
– А что считать по поводу запрета как раз рекламы на платных каналах с иностранным контентом? Вот эти вот вопросы приходилось решать? Ну, например, если спортивное мероприятие озвучивается нашим комментатором, то это российский контент или нет?
– В данном случае контролирующие ведомства, дабы не отписывать это суду, должны давать разъяснения. Само ведомство, конечно, может инициативно дать какое-нибудь разъяснение, но, как правило (и это нормально), бизнес должен привлечь лоббистов, привлечь юристов, прийти к ведомству и задать ему этот вопрос – пожалуйста, дайте разъяснение. Понимаете, мы же не просто так в органы власти обращаемся по вопросам медиаправа. То есть у нас конкретная клиентская проблематика. Мы как юристы и адвокаты, представители, поверенные, так скажем, конкретных клиентов идем в этот орган и у него официально спрашиваем: как быть? Так и здесь – то есть не надо вести себя пассивно. Формируйте запрос, идите в то ведомство, которое за него отвечает, и у вас будет разъяснение, понимаете. Если разъяснение вас не устроит, пишите второй запрос, третий. Вода камень точит. Рано или поздно вы своего добьетесь.
– Под конец возвращаюсь все-таки к объединению правообладателей. Вот за те десять лет, которые существует объединение, что-то поменялось? Легче стало работать? Легче стало правообладателям? Или жизнь преподносит сюрпризы?
– Мне сложно говорить про десятилетний опыт объединения, могу сказать про свой более чем десятилетний опыт. За последние десять лет рынок стал прозрачнее, на мой взгляд. Потому что любая система стремится к упорядочиванию. Да, у нас сейчас нет такого зрелого лоббизма, как в США. У нас история GR не такая большая. Но очевидно, что у нас, конечно, бизнес очень вырос и научился разговаривать с властью. И власть с ним разговаривает. То есть прозрачность реально увеличилась. Вы могли десять лет назад, например, увидеть законопроект на сайте в Интернете в ту же минуту, когда он был внесен председателем в Государственную Думу? Нет. А сегодня можете.
– Вопрос технологии уже, по-моему.
– Это вопрос открытости и власти, на самом деле. Не только технологии. Есть страны, в которых доступ к технологиям есть, а открытости нет. Поэтому в этом смысле нам как юристам, как лоббистам работать стало проще. Мы можем прогнозировать, мы можем смотреть, куда движется законодатель, и транслировать это нашим клиентам – представителям бизнеса. У нас в стране какие-то зачатки электронной демократии, к счастью, появились, и это замечательно. Опять же, как следствие способности влияния отраслей на законодателей, появились очень интересные законы. Например, у нас есть льгота по НДС для интеллектуальных прав. Это тоже, как говорится, направлено на соответствующее развитие соответствующих отраслей. Есть репрессивные вещи, типа антипиратского закона. Ну, как бы одно ставят в русло ради другого. Так что право развивается. Есть белые пятна, много можно о них говорить, но право развивается и будет развиваться дальше.
Беседу вела
Анна Заварзина
Опубликовано: Журнал "Broadcasting. Телевидение и радиовещание" #4+5, 2015
Посещений: 8409
Автор
| |||
В рубрику "Регулирование и стандарты" | К списку рубрик | К списку авторов | К списку публикаций
